К концу 1941 года мужчин в деревне оставалось в 2 раза меньше. Оставшихся девушек, бездетных женщин мобилизовали на строительство оборонительных сооружений вдоль Суры, они же выполняли повинность по заготовке дров. Война забрала половину лошадей, техника уменьшилось в 5 раз. Работали подростки и старики. Девушек учили на трактористов. Почти все трудодни вырабатывались ими, детьми и стариками. За годы войны несколько раз увеличивался обязательный минимум трудодней - в 4 раза по сравнению с довоенными годами. Средняя выработка составляла около 400 трудодней, не выработавшие обязательного минимума, считались выбывшими из колхоза с лишением всех прав. Ученики от 12 до 16 лет должны были выработать 50 трудодней в год. Стоимость продуктов на городских рынках резко поднялась, и колхозники получили право продавать сельхозпродукцию на рынках в неограниченном количестве, ведь они не получали ни карточек, ни зарплаты. Малейшие проявления протеста расценивались как преступление. В качестве тягловой силы использовали коров и быков, тащили плуг и сами люди. Из-за большой засухи 1943 года погиб почти весь урожай, люди умирали с голода. Зерно на трудодни выдавалось по 300 граммов, то есть, работающий человек получал за один рабочий день 300 граммов зерна. В 1942-43 годах трудодни не отоваривались вовсе. Каждый год проводилась подписка на государственные военные займы. Комиссия по распространению займа шла прямо в поля и на фермы, где разъясняла колхозникам, что эти деньги пойдут на разгром врага. И все отдавали заработок, а на руки получали облигации, которые государство стало оплачивать с 1975 года. Зимой пряли шерсть, вязали варежки, носки, сушили в печке картофель. Девушки работали на добыче торфа на болотах под Шумерлей и лесозаготовках. Жили на квартирах по 15-20 человек. Спали кто где, на полу в одежде. Варили мороженую картошку. Но вот хлеб на этих работах выдавали по 400 грамм на сутки. На каждого человека давали норму – заготовить за 6 месяцев, 350 кубометров дров. Пилили по двое, возили с делянок по шесть – восемь человек, впрягаясь в телегу, в которую убиралось по 2 кубометра дров. В день заготавливали по 2,5 куба на человека. Торф добывали лопатами. Корзинами грузили их в вагоны, отправляли к Суре, там перегружали на баржи для ТЭС. В середине войны прибыли 3 элеваторные машины. Около каждого элеватора работало по 16 человек, которые лопатами подавали торфяную массу на элеватор, за тем, на пресс, в течение 50 дней торф высушивался, и вывозился на лошадях. Работали и на строительстве дороги Шумерля – Чебоксары. Пни корчевали вагой, песок носили на носилках, сваливали на дорогу, трамбовали, делали насыпь. Болотистые места забивали дубовыми плашками. Там и жили, строили шалаши из еловых веток. Работали с 5 часов утра, и пока солнышко не закатится. Не выполнявшие норму могли быть приговорены на срок до 6 месяцев. С началом войны в городе была введена система нормированного распределения продуктов, запрещена свободная торговля. Ко времени окончания войны население уменьшилось вдвое, трудовая нагрузка увеличилась: почти в 6 раз по сравнению с 1940 годом. Хотя законы о льготах и льготниках были, они не предоставлялись. Население, пользуясь любой возможностью, продолжало покидать колхозы и перебираться в города. Шли и на торф, хотя труд его добытчиков оставался тяжелым: подкладочные доски с четырьмя кирпичами сырого торфа весили 32 килограмма. С транспортера их переносил на поле стилки один человек. За смену он должен был перенести 18 тыс. кирпичей, т. е. 15 тонн. Основным видом топлива в годы войны был торф, добыча которого стала стратегической задачей. Была построена узкоколейка протяжённостью 5 километров, по ней же вывозили и дрова. Тяжёлые условия труда выдерживали не все и сбегали с торфоразработок, но их быстро разыскивали, военный трибунал определил им меру наказания: 5 лет лишения свободы. Единственной спецодеждой были бахилы, которые давали, чтобы одевать поверх обуви рабочим на болоте. Мужик получал 600 граммов хлеба в сутки, его жена с детьми 200 граммов. Для рабочих была столовая, где питались по карточкам. На обед давали суп, заваруху (муку на воде). На колхозные поля обеды привозились в больших котлах. Купить дополнительно продукты было невозможно, не было ни продуктов, ни заработной платы.

Коммунистов и руководителей тогда уважали.

Время перед войной другое было. В школе особенно вступать в комсомол не агитировали, да и принимали в него тогда не каждого желающего. Потому и считали коммунистов порядочными людьми. До войны человек десять их было, не больше. Особенно они ничем не выделялись, но, если где было трудно, туда их первыми посылали, а уж за ними остальная молодежь. Люди считали, что раз обращаются, значит действительно надо. Тогда ведь партийные нередко и беднее других жили. Были они на виду, и не припомню случая, чтобы кого-то из них на воровстве обвинили. И спрашивали с них строже, чем с остальных. Это в больших городах где-то поближе к 80-м годам часть коммунистов-руководителей стала больше о себе думать. У нас же всегда люди порядочные были. А в войну много строже ведь порядки были, партийный или комсомольский билет не был обязательным "пропуском" на должность. В партию вступать настолько серьезным делом считалось, что несколько лет пройдет, пока решишься заявление написать. Радио не было, если не считать несколько детекторных приемников с наушниками, и газеты далеко не в каждом доме получали, а знать, как на фронте дела идут, всем хотелось, вот и разбили деревню по десять дворов. Живущие в них собирались, и комсомольцы разъясняли текущий момент по информации, которую им в райкоме ВЛКСМ давали. И по мобилизации - лес ли валить, оборонительную линию строить, их первых посылали. Не жаловались они, честно все делали, за то и уважали их, хотя, по правде говоря, не всех и не все. Отношение к людям в войну жестковатое было, чего уж скрывать. О том, как жизнь облегчить, рассуждений не припоминаю, но и люди к этому с понятием относились. Вот у нас 25 соток земли было, и отец нас всех в четыре утра поднимал по весне ее копать и никогда даже не пробовал лошадь в колхозе спросить. Так мы, семеро детей с родителями, и копали всегда под картошку вручную, как и все в деревне. Однако же если настоящая нужда была у кого, что без лошади не обойтись, сколько помню, не отказывали. Вы поймите, что без лошадей тогда не обойтись было, вот их и жалели, берегли, как могли. Они ведь тоже голодали, к весне, бывало, веревками поддерживали. А им пахать, полгектара в день норма была. Вот, например, на жатве в день серпом за трудодень надо было 20 соток сжать. Или зимой, когда навоз на поля возили на саночках за полтора километра, чтобы трудодень заработать, надо было 400 килограммов вывезти. Люди понимали, что коня жалеть надо: он ведь безотказный, загнать работой пара пустяков, а потом что? Жалели лошадей не только во время весенней вспашки. Вот была у нас конная молотилка, а все же и цепами молотили. Тогда закон простой был: первый хлеб - государству, потом семена заложить, а уж после этого с колхозниками расчет. На трудодень граммов по сто ржи давали, капусты, моркови, еще сена до соломы для прокорма скотины. Остальное со своего огорода да от своей коровки, овечки, поросеночка. Хотя на стол семейный мало перепадало, больше продавали: обуваться-одеваться тоже ведь надо было, в магазине мелочь какую-то хозяйственную купить, а денег колхозникам тогда не платили, только натуроплата на трудодни. Перед войной, те, кто работал, жили хорошо, а потом, когда она началась, во всем ее винили, понимали, что иначе никак. Просто видели, что живут коммунисты наши как все, где тяжело - туда первыми идут, за чужой счет не жируют, в государственный карман руку не запускают. Чего еще надо-то? Мы тогда все районное начальство в лицо знали, секретарь райкома чуть ли не каждый день у нас бывал, когда на лошадке, а когда и пешочком. Сейчас никто никого не боится, а тогда хозяин был в районе, если туда обратишься, обязательно разберутся и дело с мертвой точки сдвинут.

За работой, особенно на прополке овощей, женщины делились опытом, как вкусно готовить без масла и стирать без мыла. Вот один из рецептов моей мамы: из свежего кочана капусты вырезаем кочерыжку так, чтобы кочан сохранял свою прежнюю форму. Кладем его в чугун, образовавшимся углублением вверх. Натираем сырую картошку, из которой выжимаем сок для получения крахмала, а выжимками заполняем в кочане углубления и заливаем их молоком. Затем закрываем чугун сковородкой и ставим в печь. К обеду кушанье готово.

Из крахмала готовили кисель, добавляя сироп, полученный из ягод крушины. Этих ягод брали очень мало, так как они ядовиты. Для вкуса в кисель добавляли сок вишни, черники или смородины. Чтобы выстирать белье, расходуя как можно меньше мыла, а иногда и без него, брали древесную золу, заливали ее горячей водой. Когда зола осядет, воду сливали. Получался щелок, в котором стирали, а также парили белье. Коровы доились мало, подкормить было нечем, овощи поедали сами. Каждое подворье обязано было за год сдать 350 литров молока, 50 яиц и 40 килограммов мяса. Мясо сдавали так: несколько хозяйств объединялись и покупали корову или телку и сдавали на бойню, где получали документ. Корова была кормилицей. Каждая семья старалась скопить молоко, чтобы в поселке обменять его на хлеб, сахар, мыло или соль. Иногда за солью ездили в Шумерлю или Калинино. Продавали ее на картошку: килограмм на 200 граммовый стакан. На обратном пути обходили стороной станцию, на которой милиционеры отбирали сумки с солью, особенно, у кого были рюкзаки. Соль дробили и очищали от грязи, а уж потом употребляли в пищу.

Для обработки земли "запрягались" несколько женщин, а кто-либо из мальчишек-подростков вставал за плуг, а то и просто копали лопатами. Летом с восходом солнца вставали на прополку овощей, днем ходили на сенокос. Женщины косили траву, а подростки сушили ее и стоговали сено. В повозки и плуга запрягали коров и бычков.

У многих матерей были маленькие дети, предоставленные самим себе. Калитки и двери домов закрывали палкой, продетой в кольца щеколды со стороны улицы, так, чтобы каждый проходящий видел, что в доме никого нет. Для своего подворья разрешали косить сено только в конце августа и сентябре. Поэтому каждую травинку от прополки колхозных овощей старались унести домой и высушить на корм коровам. Колхозные сенокосные луга располагались за 1,5 - 2 километра от деревни. Туда ходили пешком, а на лошади привозили воду и продукты для обеда. Обед готовился из колхозных продуктов. Варили щи из свежей капусты, а на второе блюдо - картофельное пюре. Женщин, у которых не было детей, и девушек, которым исполнилось шестнадцать лет, отправляли на лесоповал и рытье торфа. Уже к концу 1941 года стали приходить похоронки. Эта страшная весть мгновенно облетала деревню, и каждый житель переживал случившееся горе. Если было письмо, то почтальон заходил в дом, проходил на кухню и садился за стол. Обычно мама, да и другие жители угощали его забеленными молоком щами и парой обжаренных картофелин вместо хлеба. Женщины тяжело переносили утрату. Одни плакали, а у других даже не было слез - стояли как окаменелые, и только спустя несколько дней кто-то из женщин говорила: - Бабы, запевайте! Пели тихо. Это приносило спокойствие. В октябре в школе ввели новый предмет - военно-санитарную подготовку. Между тем, в школе в большую перемену ученики получали завтрак - маленький кусочек хлеба, иногда посыпанный сахарным песком. Как мы его ждали! Какой он был душистый и вкусный! Раздавал хлеб дежурный по классу, который всегда старался взять себе горбушку. Взрослые ходили на базар, чтобы поменять молоко и картошку на хлеб, соль, сахар и спички. Зимой на колхозной лошади старший брат Алеша возил дрова на хлебопекарню, там лошади давали "очистки", в которых попадали кусочки хлеба. Все это высыпали в торбу - сумку из плотной ткани, из которой кормилась лошадь. Выехав за пределы пекарни, брат выбирал кусочки хлеба и привозил домой. И мы его всегда с нетерпением ждали. Это было самое большое лакомство в моей жизни. Иногда кружилась голова, но я не бросала учебу. Из дома приносили молоко, картошку, капусту, сушеную свеклу для чая и так называемое повидло, представлявшее из себя смесь тертой вареной свеклы с мятой клюквой. К весне картофеля у многих не хватало. Ходили на колхозные поля выкапывать прошлогоднюю мороженую картошку. Клубни промывали, добавляли к ним дробленую крапиву, немного муки и пекли так называемые в народе "лепешки". Вкус их неприятный, но ели. Осенью на дороге постоянно появилась очередная группа горожан. Старушки, женщины с малыми детьми. Алеша возил с поля картофель в больших корзинах. У подводы остановилась одна старушка, чтобы отдышаться и передохнуть. Вытерев кончиком головного платка слезившиеся глаза, еле выговорила:

- Сынок, далече ли до деревни?

- Да с полкилометра, - ответил он и добавил, - к кому же идете в гости?

- Какие там гости! Мне бы картошечки, - и она за чем-то полезла в сумку. Мне стало жалко ее. Не раздумывая, я сказал:

- Бабуля, я дам тебе картошечки, сколько сможешь донести.

- Дорогой мой, да у меня лишь пара носков и кусок хозяйственного мыла.

- Давай рюкзак, - и я высыпал в него половину корзины клубней.

Женщина приободрилась и оживилась, стала меня благодарить и совать мне носки и мыло, но я не взял. Помог ей через лямки сумки просунуть руки и закрепить ношу за спиной.

- Бабушка, не тяжело ли тебе? Может, немного высыпать.

- Нет, нет, боже упаси! Постараюсь, сынок, донести. Для меня это клад, - и слабой рукой перекрестила меня. - Господи, благослови тебя за доброту...

Директор школы и учителя мужчины ушли на фронт, их сменили жены. Это были энергичные и заботливые люди, которые с самого начала тяжелых дней сумели организовать питание учащихся в школе. До чего же был вкусный суп, который получали ученики на большой перемене! У всех ребят были небольшие миски, куда наливали один половник супа. Выдавали к нему 50 граммов колхозного хлеба и два раза в неделю по маленькому кусочку желтого сахара. Возле школы был большой участок земли, выделенный колхозом, и каждый год с начала весны ребята во главе с классным руководителем на листах железа и санках возили торф с оврага на поле. А потом посадка картофеля, моркови, уход за ними. Старшие ученики выполняли более тяжелую работу: пилили дрова, заготавливали сушняк в лесу. Это все после уроков. Летом все школьники работали в колхозе. И было у нас еще одно ежедневное поручение. На первом этаже школы, в комнатушке у техничек, в плиту было вмуровано два котла, в которых варили суп. По очереди пять-шесть учеников под присмотром чистили картошку и овощи, а суп техничка варила сама с утра. И каким же вкусным, душистым и желанным был наш суп!

Сколько же значил для нас тогда, скольким из нас он помог выжить. И как многое зависело от наших учителей, от людей, ставших родными, болевших за каждого из нас, старавшихся поддержать нас, ребятишек, в то нелегкое время. Дети росли голодными и часто болели. Начиная с трехлетнего возраста, они помогали семье. За деревней располагался колхозный ток, на котором обмолачивали зерно. На шею маленьких мальчиков под рубашонку вешали мешочек, с которым они ходили на зерновой ток. Там им насыпали в мешочек зерна, и они возвращался домой.